Эмпатия Донбасса: как война за девять лет изменила жителей Донецка

—Большую часть жизни я прожила в Авдеевке. В 2014 году, когда Авдеевку отдали Украине и пришло понимание, что ее не скоро освободят (хотя первоначально мы надеялись на обратное), я с одним пакетиком, в котором находились тапочки, халат и шампунь, уехала из Авдеевки в Донецк. В тот момент я работала в пресс-службе Донецкого университета. Я помню тот день: это был конец сентября 2014 года, я шла по полуразрушенной Авдеевке, мне запомнилось сияние стекол, я шла по ним, уезжая в Донецк. Тогда между Авдеевкой и Донецком еще курсировали прямые маршруты, расстояние всего 9 км. Сейчас это кажется нереальным, по моим ощущениям, Авдеевка как будто на Марсе.

Муж с двумя детьми приехал позже, за это время я нашла квартиру в Донецке, сыну - школу, дочке – садик. Воспоминания об Авдеевке очень тяжелые. В то время я вела небольшой дневник, прямо от руки, в тетрадку, потому что не было света, это был июль 2014 года. Я писала, что муж и сын отправились за водой, а мы сидим с дочкой одни дома и вдруг начались прилеты. Мы забежали с дочкой в ванну, я ее усадила на перевернутые ведра, электричества нет, темно, мы никого не видим, и, кажется, нас никто не видит. И тогда дочка Женечка, ей было всего 4 года, спрашивает: «Мама зачем нас убивают? Боженька так делает?!». Я говорю: «Нет, не Боженька, дьявол так делает». У меня —слезы, она сидит на ведрышке, такая маленькая, и говорит: «А все же думают на Боженьку». И я думаю: «Откуда у нее такая мудрость?!». Вот такие воспоминания. Я стараюсь не бередить свою душу, я далека от того, чтобы погружаться в тоску и уныние, и знаю, что мы вернемся, все отстроим, главное, чтобы мы остались живы.

— Некуда возвращаться. Авдеевки почти нет, она разрушена, мой дом разрушен. Я хочу, чтобы Авдеевка была нашей, хочется видеть восстановление города, как это происходит в Мариуполе или Северодонецке. Сейчас в Авдеевке стоят украинские войска, они устанавливают мощные камеры на жилые дома, которые корректируют артиллерию, естественно, туда летит ответка, и как Женечка сказала — обвиняют Боженьку, обвиняют Россию. Такое испытание: из моего родного города обстреливают Донецк. Но я не теряю надежды, что Авдеевку рано или поздно освободят, надо сцепить зубы, дождаться и просто не терять веру. Мы видели страшные разрушения. Я видела Мариуполь, когда его еще не освободили — это прививка. Поэтому ахать и охать от вида разрушенного дома я не буду. Когда человека убили, или у ребенка оторвало руку или ногу —это страшно, потому что детей и наших ребят уже не вернешь. В Донецке очень много инвалидов, молодых ребят на костылях, особенно в районе больницы им. Калинина, а по поводу разрушенных домов, давайте не будем страдать из-за этого. Да больно, да страшно. Но главное, чтобы все были живы…

— Безусловно…Многие люди в Донбассе пересмотрели свои взгляды. Все-таки 9 лет…

— Я не так думаю, а думаю: кто бы еще выдержал такое испытание — война идет уже 9 лет. 7 апреля 2014 года нас всех объявили террористами. Было непонимание, как можно назвать нас, меня, моего сына и дочку - террористами?! Потом было долгое испытание «минскими соглашениями» — ни мира, ни войны. Многие говорят: «Война — это страшно». Нет. Страшнее, когда ни мира, ни войны. В это время нужно сохранить в себе человеческое. Продолжать верить в Россию, что было правильно в 2014 году. После начала СВО, эскалация возросла, прилетает по центру Донецка. Но война шла все 9 лет. Съездите в Горловку, Ясиноватую, на Спартак, которого нет. Спросите жителей, когда началась война, они вам расскажут.

О чем я думаю? Кто бы еще выдержал, если бы не дончане?! У дончан есть задел, который может стать своеобразной вакциной для России. Мне бы не хотелось, чтобы в большой России, или как сейчас говорят — старая и новая Россия — чтобы в старой России пережили то, что переживают сейчас мои земляки. Часто говорят: «чужая кровь —вода», нет понимания чужой боли. 9 лет научили дончан высокому уровню эмпатии, люди чувствуют чужую боль, мы чувствуем друг друга без слов. Мы общаемся силой мысли. Человечность, сострадание, эмпатия — то, что дала война…

— В Авдеевке 13 лет я работала на скорой помощи, ездила по вызовам, мне до сих пор это снится. Но будучи взрослым человеком и мамой двоих детей, я решила пойти учиться на журналиста. Муж поддержал мое начинание, сказал, что поддержит, материально поможет, учиться надо было на договорной основе, на заочке не было бюджета, но при поступлении я набрала такой высокий бал, что, если бы поступала на бюджет, я была бы первая или вторая в списке.

Желание идти в журналистику было осознанное. Я всегда писала, ходила в литературную студию в Авдеевке. Писала графоманские-наивные стихи, в принципе неплохие, но их не так много. Для меня журналистика и скорая очень похожи. И там, и там ты помогаешь — словом и делом, и там и там ты сразу видишь результат, ты едешь, оказываешь помощь и видишь, как человеку сразу стало легче, а не так, как в кабинете у терапевта, когда он выписывает тебе лекарства.

Точно также в журналистике. Может, это немножко тщеславно, но мне всегда хотелось своими текстами поменять что-то в жизни: заставить кого-то задуматься, помочь побороть несправедливость. Это не всегда получается, не надо обольщаться. Как в журналистике, так и в медицине нет учебника с готовыми ответами.

Мой опыт в медицине помогает в журналистике, особенно сейчас, в военное время. Я очень часто снимаю последствия обстрелов и наблюдаю, как лежат погибшие, люди в крови, кто-то держится за голову, кричит в истерике, у кого-то погиб родственник или коллега, и в этой ситуации мне помогает опыт скорой помощи. В этот момент не должно быть растерянности, если можешь помогать — помогай, но обратите внимание, что журналистика —это про человечность. Когда ты снимаешь руины дома, нужно помнить об этом. Для тебя этот дом — журналистский объект, а человек вкладывал туда свои силы, клеил обои в детской комнате, там была прожита его жизнь. Человек, лежащий в луже крови — не просто труп, а чей-то родственник. Но журналист должен снимать, ни в коем случае нельзя думать— ой, нет, мы не будем это показывать. Не будете — это покажут другие, интерпретируя по-своему. Потом - как можно не показывать?! Это же произошло, это правда. Нельзя не показывать, и показать надо так, чтобы не оскорбить чувства родственников. Нужно включить своего внутреннего цензора — совесть — и ты увидишь, как можно по-другому построить кадр, чтобы не шокировать зрителя ненужными подробностями. И от этого кадр будет не менее драматичным. Вспомним советские фильмы, там же не показывали, как у человека вылетали мозги, а между тем, какая сила воздействия! Не обязательно показывать обнаженную правду, нужно всегда помнить о чувствах людей рядом.

—Общий кадр. Мне запомнилась работа фотографа Дениса Григорюка, он снимал прилет по Университетской улице, это центр Донецка, в результате которого погибла женщина, рядом убивался мужчина, он закрыл лицо руками. Все сразу понятно. Не надо никого шокировать. Зачем? Дончане и так травмированные, у многих будет посттравматический синдром, 9 лет войны просто так не проходят. В Донецке больницы переполнены онкологическими больными, не говоря о раненных военных. Работа Дениса Григорюка — высший пилотаж. Это, действительно, трогает, ты видишь человеческое горе, понимаешь, что чувствует этот мужчина, он сгорбился, закрыл лицо, плачет, его жена рядом лежит…

Часто журналисты, снимая последствия обстрелов, сталкиваются с агрессией людей, которых они снимают. Человек может кинуться на журналиста просто от безысходности. Рядом с журналистом будут военные, следком, еще какие-то ребята, они все в камуфляже, а ты стоишь рядом, снимаешь… Однажды я видела, как женщина кинула цветочным горшком в военкоров, которые просто снимали. Она просила: «Не снимайте, уйдите». У неё была истерика. И это нужно понимать.

Открою волшебную формулу, как стать своим в этой ситуации – просто отложите в сторону камеру, подойдите и обнимите человека и, если позволяет ситуация, спросите, чем в данный момент можно помочь. И человек вам откроется. И быть внимательным к деталям. Однажды мы снимали горящий дом, туда прилетело, и там я тоже столкнулась с истерикой. Женщина набросилась на меня с нецензурной бранью, она не была готова к диалогу. Я говорила очень спокойно: «Если я не сниму, вы же первая потом скажете —прилетело, сгорело, и никто не приехал, никому дела нет».

Когда все журналисты разъехались, мы вошли с волонтёром в дом, он начал снимать, и я увидела рядом с местом попадания детский манеж. Мы начали разговаривать с женщиной, и она рассказала, что буквально за десять минут она достала сына из манежа, чтобы покормить. Вот тебе картина, и не надо показывать ни мозги, ни кровь — ребенок мог погибнуть — и это действительно чудо, что он не погиб…

— Любой дончанин расскажет не одну такую историю. Я расскажу свою личную. Мы снимали квартиру на Боссе еще с 2014 года. И когда 22 января 2015 года был обстрел остановки Боссе, я собиралась на работу в университет, накануне очень сильно стреляли, были прилеты, я решила оставить детей дома, у меня старший сын и младшая дочка. Я уже собрала сумку, оделась и тут мне почему-то очень захотелось остаться дома и помыть полы. Зачем? Необъяснимо. Как будто, мной кто-то руководил. В тот момент во мне боролись два человека, один из которых говорил: «Что ты делаешь, ты сейчас опоздаешь». Хотя у меня был достаточно лояльный начальник, но ведь какие-то рамки приличия тоже должны быть. Я думаю: «Если я сейчас начну мыть полы, я разбужу детей». Но другая мысль мне говорила: «Нет, ты должна помыть полы, потому что вечером ты придешь уставшая, ты должна вымыть, тебе легче станет». Я вам не могу передать, какая борьба шла у меня внутри.

Я набрала ведро воды, начала мыть полы, и когда выливала ведро, вдруг раздался грохот, второй, зазвенели окна, зашатался дом. Мы жили на первом этаже, по полу пошла волна, на улице завыла сигнализация, погас свет. Было очень страшно. Я забежала в спальню, маленькая дочка сидела на кровати, качалась, плакала и кричала: «Мама, что это?». Я ее прижала к себе, сын тоже проснулся, мы пошли в коридор, я завернула их в одеяло, было еще около 7 или 8 мощных ударов. Мы не поняли, что произошло: свет обрубился, интернет исчез, связи нет. Я успокоила детей, приготовила им чай, и вдруг звонят мои коллеги и спрашивают: «Ты где?». Они знали, что я жила на Боссе, в тот момент я могла проходить мимо, либо стоять на остановке в ожидании маршрутки, чтобы добраться до центра Донецка, и, если бы не эти полы, в самом лучшем случае я бы осталась калекой.

Нужно всегда слушать внутренний голос, у дончан развилась боковая линия, как у рыб, которая позволяет считывать любые изменения окружающей среды. Даже в кафе мы садимся подальше от окон, куда-то в уголочек, решаем, идти по той или другой стороне…

Я слышала много историй, как какое-то чудо спасло человека. Таких моментов на войне очень много. Недавно мой коллега не попал под обстрел, потому что у него сломалась машина, он очень расстроился, что не выполнит задание, а в итоге, если бы машина не сломалась, он бы оказался в эпицентре взрыва.

—Надежда есть, но это вопрос, который я очень не люблю, его все время задают мне знакомые. Они мне говорят: «Ты же журналист и должна знать, чего не знают другие». Но я не знаю, когда закончится война. 9 лет войны научили меня верить и жить настоящим. Конечно, я надеюсь на будущее, у меня есть мечты, я хочу встретиться с родителями, которых не видела 9 лет. Я хочу приехать в Авдеевку и водрузить там российский флаг. Хочу попутешествовать по России, побывать в отдаленных местах, на севере. Но по поводу России у меня нет розовых очков, я знаю, что там много сложностей: в России многие не понимают, что происходит в Донбассе. Но Россия — это мое. Это как в браке —разве все в отношениях должно быть сиропно-зефирным? Между супругами всегда есть и сложности, и споры, но коли этот союз создан, надо учиться, война очень многому учит…

— Человечности, эмпатии, состраданию. Гордыню хорошо убирает. Ты очень быстро понимаешь, что ты не всемогущий. И очень часто наблюдаешь, как приходит помощь. Я вспоминаю 2014 год, когда мне по несколько месяцев не платили зарплату, на весь отдел выделяли один паек, мы его делили на 5 человек: кому-то доставалась мука, кому-то — подсолнечное масло и т.д. У меня был пожилой руководитель, он отдавал мне свою часть пайка и говорил: «У тебя двое детей, а я как-то проживу». Война учит добру, человечности. Я очень часто думаю: а если бы войны не случилось? Дончане, пережившие войну, стали другими. Конечно, есть люди, которых испытания сделали хуже, жестче. Но все-таки, большинство людей стали лучше. Эта война учит тому, что человек человеку — друг, товарищ и брат, как говорили в советское время, а не волк, конкурент, партнер. Война мне подарила встречу с очень многими людьми, если бы не война, мы бы не знали друг друга. Именно война нас всех соединила…

—Некоторые говорят — это ваша война. Нет, это не наша война. Это война за безопасность и новый миропорядок, за новую веху в истории России. Это тектонический сдвиг, идет трансформация самой России. Многие говорят: «Наши ребята едут сюда воевать, мы для вас собрали…». Не для вас, а для нас. Закончились — вы, теперь — мы. Мы есть. Хотелось, чтобы все это понимали. И многие в России это тоже понимают, и едут в свои отпуска в Донбасс чаще всего, на свои деньги, помогают, живут в спартанских условиях в военных частях, а не снимают дорогие квартиры или гостиницы. Они на этом ничего не зарабатывают. Их спрашивают: «Почему вы едете сюда?». Отвечают: «Посмотреть, что здесь происходит, увидеть своими глазами».

Недавно я общалась с молодыми людьми из России, они шли на утреннюю службу в Преображенский собор в центре Донецка, который в пасхальную ночью попал под обстрел. Я их спросила, почему они приехали на Донбасс? Они из Саратова, приехали просто посмотреть. Сказали, что давно хотели побывать на Украине. Я им говорю: «Ребята, это Россия, ваша мечта побывать на Украине не сбылась». Я вижу, что ребята мыслят шаблонно. Я им сказала, что могу из личного опыта рассказать, что было в 2014 году. Какая вера, надежда и сила убеждения были у дончан в тот момент, мы сплотились, выходили на площади, к ОГА, это была реальная мощная вера. Я работала на референдуме в Авдеевке, мы вынуждены были закрывать двери, чтобы пропускать людей частями. В Донбассе голосовали везде, это была народная лавина, голосовали все, включая Славянск, где уже шли боевые действия. В Авдеевке 97 процентов голосовали за Россию, остальные 3 процента — испорченные бюллетени, там были написаны слова: «Путин — за, Россия приди». И когда эти ребята послушали мой рассказ, они ответили: «Нельзя не слушать волеизъявление народа».

— Да, сработало ПВО или был прилет. Я ходила с утра в собор. Мой коллега был на ночной литургии. Как раз тогда и начался обстрел, верующие попадали на пол, священник их спустил в убежище, и дальше там служба продолжилась, а когда все утихло, люди вышли из убежища, мой коллега пошел снимать. Журналист должен оставаться журналистом, показывать то, что происходит. Если не покажешь — это будет на руку врагам. Он снял, пообщался с людьми и сказал, что эта Пасха запомнится ему на всю жизнь.

В этом году на Пасху была необычная погода: дождя не было, было синее небо и полная тишина, на улице никого. Время 7 утра, и только — шур, шур, шур —коммунальщики в оранжевых жилетах как мураши убирают последствия ночного обстрела—улыбаются — а ведь туда тоже может прилететь. Подметают стекла. Слышу звук стекла, арматуры, асфальта. Я подарила им ленты «Живый в помощи вышняго» с псалмом 90, разговорилась с ними: они пошутили, что их оранжевые жилеты как бронежилеты для них…

Я попрощалась с коммунальщиками, пошла по тропинке к храму, видела кровь, стекла и поваленные деревья. Вот такая Пасха в Донецке. При этом люди шли в собор, чтобы освящать куличи и яйца. Священник внутри храма освящал, поздравлял прихожан, это было очень трогательно, многие пришли с детьми. Это как «смертью смерть поправ». Это донецкое. Люди не побоялись, пришли, поздравляли друг друга…По храму бегала маленькая девочка. Вроде как в храме бегать нельзя, но она была сама непосредственность и чистота, как ангел. Эта девочка как символ Донецка.

— А мы уже россияне. Давайте хранить веру. Не отчаиваться. Не фонить неверием, не запугивать людей. Некоторые начинают паниковать: все пропало, плохо, Украина пойдет в контрнаступ, нас всех уничтожат. Надо хранить веру. Может, это пафосно звучит, но для того, чтобы воскреснуть, надо быть распятым. Возможно, сейчас мы это и проходим. Мне не хочется говорить — «за что». Погибшие люди и дети в Донбассе не заслуживают этого. «За что» — звучит цинично и неуместно. На все воля Божья. Я верю, что Донбасс выстоит, будет освобожден, и не только Донбасс, а гораздо большая территория. Хочется, чтобы вся вырусь, нечисть на Украине чудесно трансформировалась…Может, Бог нам поможет, и произойдет чудо. Очень больно, что там тоже гибнут люди…

— С Юлией я познакомились, работая журналистом, потом наше общение продолжилось и переросло в дружбу. Она достаточно отрытый человек, и мне не хочется злоупотреблять нашим знакомством. Некоторые, зная, что мы дружны, начинают посылать песни для нее. Юля —дорогой для меня человек, она очень многому меня учит. Когда я рассказываю, как мне тяжело, она мне говорит: «Хорошо, что ругают. Когда хвалят — плохо. Это тщеславие и гордыня, пусть ругают, пусть кусают, они защищают тебя от чертей и пороков». Юля всегда очень переживает за меня. Как-то она приехала в Донецк, звонит и говорит: «Юлька, приходи, у нас в гостинице есть вода, я тебе дам тапочки и полотенце, у нас покупаешься». Я очень люблю этого человека, она очень глубокая, при этом очень хрупкая и ранимая. Я вижу, как часто ей делают больно, какие угрозы ей пишут с той стороны и для меня она как тонкий колосок. Это строчка из песни «Русское поле» Марка Бернеса, которую Юля включила в свой репертуар.

В 2014 году она пошла против всей музыкальной тусовки, ничего не боясь. Наш любимый Кинчев со своим «Небом славян», которого я обожала, и ДДТ, который тоже «не стреляй», почему никто из них не сказал: «Не стреляй по Донбассу, по Спартаку?!». Где были все эти «нет войновцы»?! А Юля приехала, и она настроила против себя всех в этой тусовке. Какие только гадости ей ни писали?! Чего только не желали?! А человек нашел в себе силу. Для меня она настоящая звезда, настоящий человек, настоящая дончанка.

Во время референдума в 2022 году Юля проголосовала и в Луганске, и в Донецке. Она мне прислала видео, как проголосовала в ЛНР. Я ей пишу: «Юлька, у тебя же есть уникальная возможность и здесь (в Донецке, — Ред.) проголосовать». У нее гражданство и ЛНР, и ДНР. Она говорит: «Слушай, я и не думала, договорились». Она попросила сделать все тихо, без большой огласки, и чтобы никаких концертов. Юле нужно было уезжать в Россию, она заезжала в Донецк буквально по моей просьбе. И вот приехала Юлия, мы общаемся, обнимаемся и вдруг приезжает кавалькада машин с флагами и музыкой. Юля говорит: «Я же просила тише». Ну учителя не совсем поняли. Юля проголосовала, расписалась на флаге Победы, сделала селфи, раздала автографы, золотой человек.

Я надеюсь, что она обязательно будет петь у нас в день Победы. Юля обязана открыть концерт циклом песен донбасского периода, потому что сильней этих песен нет, особенно последних - «Русский лес» и «Донбасс, Донбасс» на слова Александра Проханова, без слез их слушать невозможно. Это голос свыше, это пришло с неба, это не человек написал. Юля обязана эти песни исполнить. И я надеюсь, что так и будет. Что будет Победа, а в Донецке возле памятника «Твоим освободителям, Донбасс», будет концерт, там соберется большое количество людей, дончан, ясиноватцев, приедут мариупольцы, на сцене будет видно все происходящее, будет полумрак, над всеми — звездное небо, и Юлечка будет петь своим непередаваемым голосом, мы будем слушать и наслаждаться. Я рисую такие победные картины. Считаю, что нужно думать не о войне, а о Победе. Визуализировать, тогда это воплотится…

— Хочется сказать что-то цензурное…Мне хочется сказать: «Приезжайте сюда, я дам вам ключи от своей разрушенной авдеевской квартиры». Пусть посмотрят, что такое «нет войне», пусть поживут здесь с дончанами. Я их даже не осуждаю, у меня недоумение и сочувствие к этим людям. Ведь рождаются люди без ног, рук, глаз, с врожденным уродством, а некоторые люди рождаются с отсутствием эмпатии, сострадания, человечности, совести — это голос Бога в человеке. Если они не замечали 9 лет войны, их можно только пожалеть, посочувствовать, это калеки. Может, я где-то грубо сказала…

— Победа будет за нами…

—Мой муж давно живет и работает в Москве, забрал туда дочку, потому что она стала вздрагивать от каждого громкого звука. Я осталась в Донецке, муж это принял. У меня надежда, что война скоро закончится, и моя семья снова будет вместе. Но я вижу себя в Донецке, мне здесь лучше, чем в Москве. В Москве у меня любимая семья, забота мужа, а меня неимоверно тянет сюда. Я понимаю, для чего я здесь. В Донецке меня обнимает воздух, он стал очень родным для меня городом. Я его полюбила и пишу признания городу. Дончане особые люди, открытые, добрые, искренние, где-то наивные, а где-то прямые и грубые, но мне очень комфортно здесь, при отсутствии воды, семьи, при постоянных обстрелах. Здесь все мое, родное, и если бы я была большая, я бы закрыла собой этот город от обстрелов…

— Но не мое…